История Манон Леско и кавалера де Грие - Страница 35

Затем, я хотел сойти вниз и уйти совсем, не изъявляя более никаких притязаний на Манон; смертельная ревность, разрывавшая мне сердце, таилась под видом угрюмого и мрачного спокойствия, и я считал свое выздоровление тем возможнее, что не чувствовал тех жестоких волнений, которые обуревали меня при подобных обстоятельствах. Ах! Любовь так же обманывала меня, как и Ж. М., и Манон.

Девушка, принесшая мне письмо, видя, что я хочу сойти вниз, спросила меня, что я прикажу ей ответить г. де-Ж. М. и той даме, которая была с ним.

При этом вопросе я вернулся в комнату; и в силу перемены, невероятной для тех, кто не испытывал сильных страстен, я от спокойствия, в котором, по моему мнению, находился, вдруг перешила, к ужасному взрыву ярости.

Ступай, – сказал я ей, – расскажи изменнику Ж. М. и его коварной любовнице о том отчаянии, в которое повергло меня твое проклятое письмо; но скажи также, что им не придется долго смеяться, что я заколю их обоих своей собственной рукой.

Я бросился на стул; моя шляпа упала, в одну сторону, а трость в другую. Ручьи горьких слез полились у меня из глаз. Приступ только что испытанной ярости перешел в глубокую скорбь; я лишь плакал, испуская стоны и вздохи.

Подойди ко мне, подойди, дитя мое, – вскричал я, обращаясь к молодой девушке, – ведь тебя прислали утешать меня. Скажи же мне, знаешь ли ты утешение против ярости и отчаяния, против желания наложить на себя руки, убив сперва двух изменников, недостойных жизни? Да, подойди, – продолжал я, увидев, что она сделала по направлению ко мне несколько робких, и неверных шагов. – Приди, осуши мои слезы; приди, возврати мир в мое сердце; приди и скажи мне, что любишь меня, приучи меня к тому, что не одна моя неверная может, любить меня. Ты красива; я, быть может, в свою очередь сумею полюбить тебя.

Эта бедная девочка, которой едва ли минуло шестнадцать или семнадцать лет и которая, по-видимому, была совестливее ей подобных, была до чрезвычайности поражена этой странной сценой. Она, тем не менее, подошла, чтоб приласкать меня; но я тотчас же отстранил ее, оттолкнув руками.

Чего тебе надобно? – сказал я. – А! и ты женщина, и ты принадлежишь к тому полу, который я ненавижу, который для меня не переносен. Твое кроткое лицо грозить мне новой изменой. Уйди, оставь меня одного.

Она присела мне, не смея сказать ни слова, и повернулась, чтоб уйти. Я крикнул, чтоб она осталась.

Скажи же, по крайней мере, – вновь заговорил я, – зачем, как, с какой целью послали тебя сюда? Как ты узнала мое имя и место, где ты можешь найти меня?

Она сказала, что уже данным давно знает г. Ж. М.; что он прислал, за нею в пять часов, что она пошла за лакеем, который пришел за ней, и очутилась в большом доме, где увидела Ж. М.; он играл в пикет с красивой дамой; оба они поручили ей передать мне письмо, которое она и принесла, причем сказали ей, что она найдет меня в карете, в конце улицы Святого Андрея.

– Воротись к г. де-Ж. М., – сказал я ей. – У него есть все, чтоб его любили хорошенькие. Он может дарить меблированные дома и экипажи. Я же могу предложить только любовь и верность, и женщины презирают мою бедность и забавляются, как игрушкой, моей простотой.

Я наговорил еще много и печальных, и жестоких слов, смотря потому, какие из волновавших меня страстей, поочередно, то уступали, то брали верх. Эти порывы, измучив меня, наконец, ослабели на столько, что стало возможно размышление.

Я стал сравнивать последнее несчастие с теми, которые испытал уже в этом роде, и нашел, что от него нечего приходить в большее отчаяние, чем от прежних. Я знал Манон; к чему ж мне было так огорчаться несчастием, которое я должен был предвидеть? Не лучше ли отыскать средство как помочь беде? Время еще не ушло. Я, по крайней мере, должен не жалеть никаких стараний, если не желаю упрекать себя в том, что собственным нерадением поспособствовал своим страданиям. Тогда я стал разбирать все средства, какие только могли мне подать надежду.

Попытаться вырвать ее силой из рук, Ж. М. значило взяться за отчаянное дело, способное только погубить меня и не имевшее никакой возможности на успех. Но мне казалось, что если мне удастся хотя недолго поговорить с нею, то я несомненно приобрету некоторую власть над ее сердцем: я знал так хорошо все его чувствительные места! Я был так уверен, что любим ею!

Я решил употребить всю свою изобретательность на то, чтоб повидаться с нею. Рассмотрев, одно за другим множество средств к тому, я остановился, наконец, на следующем: г. де-Т. оказывал мне услуги с такой любовью, что я ни мало не сомневался в искренности и преданности. Я положил тотчас же отправиться к нему и попросить, чтоб он вызвал из дома Ж. М., под предлогом какого-нибудь важного дела. Мне требовалось не более получаса, чтоб переговорить с Манон. Я имел намерение проникнуть для этого к ней в комнату и полагал, что в отсутствие Ж. М. мне будет легко устроить это.

Это решение меня успокоило. Я сел в фиакр и приказал ехать скорее к г. де-Т. На мое счастье, я его застал дома; дорогой, я весьма беспокоился на этот счет. Довольно было слова, чтоб он понял, мои мучения и какой услуги я у него прошу.

Он до того удивился, узнав, что Ж. М. удалось соблазнить Манон, что, не зная, какое участие я сам принимал в своей беде, он великодушно предложил мне собрать всех своих друзей, чтоб предложить их руки и шпаги на освобождение моей любовницы.

Я дал, ему понять, что такое шумное дело может иметь гибельные последствия и для Манон и для меня.

– Побережем свою кровь на случай крайности, – сказал я ему. – Я придумал более тихий способ и надеюсь, что он будет не менее успешен.